Грей прекрасно понимал, что она как бы вновь открывала его для себя, поэтому старался действовать осторожно и медленно.
Губы его проскользнули по ее шее и достигли груди. Лалла закрыла глаза и обвила голову Грея своими руками. Он стал целовать ее упругие от возбуждения соски, оставляя на них влагу своего языка. Лалла вся выгнулась и издала мучительный стон. Она хотела сказать, что больше не в силах растягивать удовольствие и хочет его немедленно, сейчас же, но слова так и застыли на ее губах. Ей казалось, что вся она распадается на тысячи мелких осколков и постепенно сходит с ума.
Бешеная страсть разгоралась в ней с огромной силой, и она удивлялась, открывая все новые ощущения – сладостные, незнакомые, сильные, красивые.
– Пожалуйста, Грей! Сейчас! – с трудом пролепетала она.
Он нежно обхватил ее бедра, и Лалла почувствовала напрягшуюся мужскую плоть. Она прижала руки к его упругим ягодицам и вся устремилась навстречу волне безудержного желания. Ощутив, как волшебный горячий поток разливается по ее телу, она перестала владеть собой. Она будто уносилась в небеса, все выше и выше…
Лалла бессознательно выкрикнула его имя, и это еще больше подхлестнуло Грея. Он вздрогнул, достигнув пика наслаждения, и вскоре обмяк, уткнувшись лицом в ее грудь, зарывшись пальцами в ее мягкие волосы.
Лалла положила голову на мощную грудь Грея, их пальцы сплелись, и оба в одночасье забылись в сладком безмятежном сне.
Громкие и беззастенчивые стоны ветра разбудили ее несколькими часами позже.
Открыв глаза, она несколько мгновений лежала не двигаясь, принюхиваясь к резким ароматам одеколона и вербены, ощущая странную ломоту во всем теле, приглядываясь к незнакомой обстановке комнаты. Наконец она увидела растянувшегося рядом Грея, улыбавшегося чему-то во сне, и сама улыбнулась, предавшись воспоминаниям.
Лалла разглядывала его мускулистое стройное тело, освещаемое тусклым светом висевшего на стене газового фонаря. У него был вид безмятежно спящего юноши: счастливый, мирный, спокойный, без намека на прежнюю озлобленность, без горьких складок в уголках рта. Лалла смотрела на Грея и не узнавала: как он преобразился за одну только ночь. Она любовалась родным, любимым телом и думала, что всегда любила его – несмотря на то что пыталась забыть, даже тогда, когда они были разлучены временем, расстоянием и собственным эгоизмом. Лалла знала: с того самого дня, когда она лишь впервые постигла тайный язык любви, она неразрывными узами связала себя с этим человеком.
Неожиданно она почувствовала на себе напряженный взгляд синих глаз.
– О чем ты думаешь сейчас, дорогая?
– Я только что подумала о моей матери и сестрах, – ответила она.
– О матери и сестрах? – переспросил Грей и усмехнулся. – А я-то думал, в эту ночь ты способна думать лишь обо мне.
– Не беспокойся, Грей. Я просто представила себе, как они удивятся, узнав, что я променяла искусство на любовника. – Она положила голову ему на грудь. – Особенно на такого, как ты.
– Наверно, они будут ужасно разочарованы.
– И говорить нечего!
Грей приподнялся на постели и взял руки Лаллы в свои.
– Неужели это тебя сейчас волнует? – вкрадчиво спросил он.
– Нисколько, – беззаботно ответила Лалла. Перед ее глазами пронеслась картина их недавней встречи в детской. – Мир искусства, как ты понимаешь, проживет без такого художника, как я.
– Но не без тебя как модели, – лукаво улыбнулся Грей.
– Так, значит, ты не против, если я продолжу позировать?
– Но только мне!
– Ах, ты ужасный эгоист!
Внезапно лицо Грея вновь приобрело оттенок серьезности.
– Честно говоря, меня совершенно не беспокоит мнение твоих сестер. Насколько я помню их, то ни Миранда, ни Порция никогда никого не любили, кроме самих себя.
Лалла задумалась. Поначалу резкие слова Грея вызвали в ней неприятный осадок, поскольку в семье Хантеров было принято относиться друг к другу с уважением. Но чем больше думала она, тем больше соглашалась с ним. Действительно, сильнейшая страсть, испытываемая ее сестрой Мирандой к медицинским наукам, отпугнула в свое время не один десяток женихов, а ликование толпы театралов при появлении на сцене Портии почему-то ценилось ею больше, нежели любовь одного, но самого близкого человека.
– Да, Грей, мне тоже совсем не важно, что будут думать сестры, – мягко улыбнулась Лалла. – Я хочу быть свободна и идти своим путем.
– Путем… который ведет прямо к двери моей комнаты?
– Ты имел в виду – к кровати в твоей спальне?
– Неужели я совсем не сумел тебя заинтриговать? – расхохотался Грей.
– А ты собирался?
Вдруг улыбка оставила его губы.
– Боже, радость моя, как же я перепугался, когда узнал, что чуть не потерял тебя в ту ночь. Как я терзался, представив, что кто-то мог отнять тебя у меня, а я не был рядом и не мог помочь. – Лицо его исказилось от страха. – О солнце мое, как я люблю тебя!
Лалла наклонилась и поцеловала его; ее соски коснулись мужской груди.
– Слава Богу, я жива и рядом с тобой. И я люблю тебя, Джеймс Грей Четвин! – Внезапно Лалла резко села на постели и закрыла глаза рукой. – О великий Боже! Дейзи! Я совсем о ней забыла! Что она подумала, когда не нашла меня в комнате! Ведь каждый вечер она заходит ко мне пожелать приятного сна и предложить чашку горячего молока.
Грей нежно, но твердо уложил ее на подушку.
– Моя сестра достаточно догадлива, чтобы понять, где ты, с кем и чем занимаешься. Она будет на небесах от счастья. Милая моя Дейзи! Она так долго мечтала, чтобы мы вновь были вместе! И вообще, долго ты собираешься беспокоиться о посторонних людях?
– Но это самые близкие мне люди.
– Ах, Лалла, я восхищаюсь твоей душевной добротой, но умоляю, не сейчас.
– Грей! – Она поднялась на локте и посмотрела исподлобья. – Ты опять становишься невыносим.
– С тобой по-другому нельзя! Иначе я просто боюсь потерять тебя, Лалла. Ты всегда нуждалась в твердой руке.
– А ты? – Она кокетливо улыбнулась, и это вызвало в Грее новый прилив обожания. – Ведь я собираюсь приходить сюда каждую ночь…
– И оставаться до самого утра?
Дождавшись, пока он снова забудется в сладком предрассветном сне, Лалла быстро надела панталоны и сорочку, взяла в руки разорванное платье и незаметно, пока дом еще не проснулся и слуги не приступили к исполнению утренних обязанностей, выскользнула в коридор и направилась в свою комнату.
Все в ее спальне оставалось нетронутым: кровать, заботливо приготовленная Биртни, ночная рубашка, положенная поверх покрывала. Лалла сняла белье, натянула батистовую рубашку, которая показалась ей какой-то неуютной и холодной после прикосновения к теплому мужскому телу, и юркнула под одеяло.